Кирилл Каем: государство, корпораты и «ангелы» — 
основные инвесторы высокотеха

© Официальный фотобанк Форума «Открытые инновации»

Мир насквозь прошит высокими технологиями. Казалось бы, вот они — на виду, такие открытые, доступные, нужные и важные. Но сложность текущего момента в том, что их объем настолько велик, что быстро вычленить из общей массы самые перспективные и востребованные крайне трудно. Когда такая задача встала перед российским государством, чиновники бросились на поиски знающих экспертов, чье мнение можно признать независимым и заложить в основу стратегических планов. Первым делом пришли в Фонд «Сколково», который с 2010 года накапливал компетенции в области развития технологического предпринимательства. Сегодня именно здесь, в «Сколково», во многом определяют, кому из отечественных разработчиков пора взлетать, а чье время еще не пришло. При экспертной поддержке «Сколково» и других институтов развития правительство определило ключевые направления развития, вокруг которых консолидирует господдержку.

Во что сегодня инвестирует государство, и кто еще готов вложиться в высокотех, об этом мы спросили старшего вице-президента по инновациям Фонда «Сколково» Кирилла Каема. Интервью с ним мы записывали на полях форума «Открытые инновации», что называется, по «горячим следам», в разгар оживленных дискуссий о том, какие технологии заслуживают особого внимания в текущем моменте, а какие будут востребованы на ближнем и дальнем горизонтах. Разговор получился куда более обширным, как и дискуссии форума. Видно было, что все участники процесса находятся на драйве, на пике оживленных споров о настоящем и будущем российского диптеха.    

— Неожиданно неформальной, несмотря на участие первых лиц правительства, и действительно жаркой получилась ключевая панельная дискуссия форума, о которой мы рассказываем в отдельном материале этого номера. На ней один из спикеров заявил, что на венчурном рынке сейчас — зима. Вы согласны с подобным сравнением?  

— Привычная нам модель венчурных инвестиций, родившаяся в США, во многом была основана на избыточной ликвидности. Почему стартапы так любили выводить свои проекты именно в Силиконовую долину — там достаточно легко было «поднять» венчурные деньги. Но эта модель плохо прижилась где-либо еще, потому что такого объема избыточной ликвидности не было ни у населения, ни у бизнеса ни в Европе, ни в Азии. Я говорю о классической модели, когда есть Seed Capital, несколько раундов венчурного инвестирования, потом Private Equity, потом стадия, на которой корпораты выкупают технологию с классическим экзитом. Это мало где срабатывало в тех объемах, как мы привыкли это видеть на примере американского венчурного рынка. Поэтому вполне закономерно, что «венчурная зима» затронула все страны, включая США, и сокращение объемов довольно большое. Но этот тренд не отменяет актуальности и необходимости венчурного инвестирования, особенно в условиях, когда крупный корпоративный бизнес не способен вкладываться.

— Форум призван объединить усилия всех заинтересованных участников процесса создания и внедрения высоких технологий. Кто сегодня определяет пути их развития внутри РФ?

— Во-первых, технологии нужны корпоратам, и Фонд «Сколково» как раз работает с этой моделью, когда стартапы делают сложные диптех-продукты (технологии, созданные на основе наукоемких технологий, — прим. ред.), востребованные не розничным потребителем, а именно корпоративным заказчиком. Чтобы не «вешать» риски венчурных проектов на баланс головных компаний, корпораты все чаще создают венчурные или псевдовенчурные фонды, из которых они осуществляют рискованные инвестиции в рамках тех технологических задач, которые они намерены решать. Создавая подобные венчурные фонды, корпорации не ищут заработка, они преодолевают существующий или потенциально возможный дефицит технологий, которые им нужны для собственных нужд.

Второе, что мы сейчас видим, — рост числа «ангельских» сделок, и это новое для России явление. Больше всего бизнес-ангельское сообщество было развито в США, все по той же причине — там была избыточная ликвидность. Люди были готовы рискнуть деньгами, потому что безопасные вложения уже были сделаны. И в России мы сейчас подходим к моменту, когда избыточная ликвидность появляется у частных инвесторов. Люди, которые раньше инвестировали, в том числе за рубежом, понимают, что сейчас это неэффективно. Пока еще в условиях высокой ставки ЦБ в РФ можно получать неплохую доходность по банковским долговым обязательствам, но потенциально все понимают, что заработать существенно больше можно на высоких технологиях. В связи с этим растет количество бизнес-ангелов, которые напрямую вкладывают в свои проекты. Если раньше это были профессиональные инвесторы, которые, кроме вложений в венчурные фонды, давали личные деньги проектам, или это были серийные предприниматели, то сегодня мы видим все больше инвесторов, приходящих из корпоративного сегмента. Чаще всего это топ-менеджеры крупных корпораций, которые понимают ту технологию, в которую планируют инвестировать, знают, что потенциально даже их работодатель купит ее, поэтому готовы в нее вкладываться.

Второй сегмент бизнес-ангелов — это люди, которые не очень погружены и не до конца понимают технологии, но у них есть вкус к риску, их привлекает высокая доходность, хотя у них сравнительно маленький чек. Но уже появляется инструментарий, способный их синдицировать, чтобы осуществлять достаточно крупные сделки. Первоначально это были форматы «ручной сборки», например, венчурные и бизнес-клубы. У Фонда «Сколково» есть специальная мера поддержки, которую мы называем «кэшбэк на инвестиции»: инвестор, который вкладывает собственные средства, может вернуть до 50% в виде субсидии от государства, ее объем не может превышать размер уплаченного НДФЛ за предыдущие три года. Мы помогали проектам подготовиться, они делали питч, и бизнес-ангелы скидывались, собирали чек, который необходим компаниям, чтобы сделать следующий шаг. Технологии приходят и в эту нишу, появляются инвестиционные платформы; отчасти, чтобы избежать обмана, они используют технологии распределенного реестра. Такие платформы помогают привлекать именно частных инвесторов. Есть определенные преимущества, которые мы предоставляем частным инвесторам, бизнес-ангелам: когда любая краудфандинговая платформа «поднимает» деньги на технологиях, то инвестор вынужден на веру принимать, хорошая она или плохая. Если же проект имеет статус резидента «Сколково», риски, конечно, остаются, они все еще есть, но они значимо ниже, потому что компания, чтобы получить статус резидента, проходит через внешнюю научную экспертизу, определяющую, что это не вечный двигатель, не панацея, но реально подтвержденная наукой технология, которая потенциально может иметь спрос, потому что находится в общем тренде технологического развития. Таким образом, риски частного инвестора снижаются.

— Во что сегодня верят частные инвесторы, в какие технологии они хотят и готовы вкладываться, ведь вокруг много хайпа, от которого мы никуда не денемся. Насколько инвесторы подвержены его влиянию, или все-таки они погружаются в проекты значительно глубже?

— Отвечая на этот вопрос, стоит сначала определиться, кого мы понимаем под словом «инвестор». Если брать классические венчурные фонды, то за исключением биомедицины, ровно так, как говорил один из гостей форума «Открытые инновации», раунды привлекаются, когда у компании уже есть первые продажи, когда появляется выручка, которая подтверждает востребованность технологии или продукта, даже если компания-производитель все еще имеет «красные» цифры с точки зрения PNL (отчет, дающий представление о доходах и расходах, — прим. ред.). В биомеде немного другая история — здесь продается IP (Intellectual Рroperty — интеллектуальная собственность, — прим. ред.), и инвестиции привлекаются по мере роста доказательной базы безопасности и эффективности разработки, и это возможно без продаж. Если говорить о другом классе инвесторов, которые готовы рисковать деньгами на ранних стадиях, то они заглядывают за более далекий горизонт. Я тоже являюсь бизнес-ангелом, и я понимаю: когда делаешь ставку на тот или иной проект на таких ранних стадиях, не стоит рассчитывать на доход. Он здесь будет скорее счастливым совпадением, случайностью. Конечно, я профессионально оцениваю все вероятности, инвестирую, когда они не равны нулю, а находятся чуть выше него, но они остаются вероятностями. В зависимости от горизонта планирования люди ориентируются на разные технологии.

Хайп в основном связан с тем, что инвестиции в искусственный интеллект уже не являются ранней стадией: базовая технология не просто готова, она широко доступна, правила и методологии создания продукта понятны, есть доказанный спрос, видно, в каких сферах он выше или ниже, очевидно, что будут открываться новые ниши, понятно, что надо вкладываться, так как применение ИИ будет расширяться. Существует множество бытовых сфер его применения, скажем, то же искусственное зрение — оно есть в той технике, которая нас окружает, с помощью нее мы получаем медицинские диагнозы и т. д. Есть более сложные сегменты применения ИИ, но и они уже доказывают свою востребованность: речь идет о чат-ботах вроде GPT, о больших языковых моделях, которые сейчас используются для разметки изображения, чтобы потом на их основе обучать систему искусственного зрения, — это очень интересная технология.

— А во что верите лично вы как инвестор?

— Все мы — человеки. И я тоже верю в большую вещь под названием «искусственный интеллект». С точки зрения возврата инвестиций на достаточно коротком горизонте в него однозначно имеет смысл вкладываться. Он будет быстро расти и быстро приносить деньги в течение двух – трех лет, но по тем технологиям, которые способны быстро окупиться, придется учитывать высокую конкуренцию — будет много разработчиков и людей, которые захотят проинвестировать. Вторая история, в которую я верю, — биомед. Возможность с помощью ИИ обрабатывать большие данные в медицине серьезно изменит диагностику и лечение в ближайшие пять – десять лет. Движение будет постепенным — болезнь за болезнью, но такой тренд точно есть. Он будет поддержан развитием различных систем и датчиков, которые будут все более простыми в использовании. Как один из примеров: еще несколько лет назад мы и представить не могли, что врач на дому может сделать тест на вирус с помощью тест-полоски. А сегодня в Сколково есть стартап, который выводит на рынок тест-полоски для диагностики ВИЧ, а ведь раньше считалось, что это сложный анализ, его надо было сдавать в лабораторных условиях, существовала проблема приватности.

— А если брать совсем длинные тренды, какие технологии значимо повлияют на жизнь человечества?

— Конечно, это искусственный интеллект, который и на длинных горизонтах будет оказывать значимый экономический эффект. Еще две технологии, на мой взгляд, могут очень существенно изменить жизнь человека в перспективе десяти – двадцати лет, в них много науки, и пока это очень ранние проекты. Это все, что касается новых материалов, особенно сверхпроводников. Они изменят мировую энергетическую повестку. С их помощью мы сможем доставлять и транспортировать энергию значительно дешевле. Подобные проекты уже есть в том же «Сколково»: компания создала двигатель для самолета, в котором используются сверхпроводники. Вторая перспективная технология связана с тем, как мы будем добывать энергию, — это будет важный энергетический поворот, я думаю, он случится лет через 20–30. Я говорю о холодном термоядерном синтезе. В прошлом году в США прошли эксперименты, которые научно подтвердили, что технически это возможно. Дальше будет происходить «наращивание мускулов», когда научный эксперимент превратится в технологию. На это уйдет лет тридцать, но это изменит нашу жизнь в будущем.

— Вы лично как инвестор оставляете себе право на ошибку? Насколько вы мечтатель, когда речь идет об инвестициях?

— Конечно, я идеалист, и из того, о чем я говорю, к сожалению, часть может не реализоваться. Но если взвешивать шансы на то, что это сработает, то по искусственному интеллекту они 100%-ные, по сверхпроводникам — 50, 60 или даже 70%, что эта технология будет реализована. По ядерному синтезу вероятность реализации в течение двадцати – тридцати лет я оцениваю на 20–30%, если это случится, мы будем жить в другом мире.              

— Понятно, что сегодня перед Россией стоят более приземленные задачи в области высокотеха: наращивание технологического суверенитета, импортозамещение. Как в связи с этим изменились подходы Фонда «Сколково» к работе с технологическими стартапами?

— Фонд занимается поддержкой прикладных проектов с большой научной составляющей, но не собственно фундаментальными научными исследованиями. В «Сколково» всегда решались прикладные задачи, и основная — найти в научной среде группу людей с хорошими изобретениями, простимулировать их, дать дополнительные знания, сделать из группы бизнес-единицу, помочь ей привлечь средства, найти клиентов, чтобы из научной разработки можно было создать технологию. Эта концепция неизменна. В связи с новыми вводными мы лишь слегка сместили акценты: вместе с профильными ФОИВами и экспертам выделили те гэпы, критические технологии, которые сейчас требуют поддержки. И хотя цепочка наших действий осталась прежней, мы изменили лишь одно условие: если раньше мы говорили, что готовы поддержать проект, если он имеет уникальность, то сегодня мы немного опустили планку, потому что для страны сегодня важна не столько некая уникальность, важно поддержать разработчиков, которые, возможно, не делают полностью уникальный продукт, но при этом не копируют, но делают улучшенную версию существующего продукта.

— Какие приоритеты есть сегодня у государства как у заказчика и инвестора?  

— Эти задачи основаны на целом ряде сквозных технологий, они имеют межотраслевой характер, и их нужно поддерживать, иначе многие отрасли экономики просядут. Много проектов в области цифровизации, связанных с замещением импортного софта. Другая важная тема — микроэлектроника. Понятно, что мы не сможем полностью заместить компонентную базу, однако сейчас речь идет о внутреннем процессе создания дизайна микросхем — это ключевые компоненты, даже если физически производиться они будут пока еще за пределами РФ. Именно поэтому мы с Минпромторгом поддерживаем финансово создание дизайн-центров, которые способны создать прототип процессора, и мы рассчитываем, что в дальнейшем производство появится уже внутри страны.

Сквозной технологией, которая придет во все области, является искусственный интеллект, в первую очередь, в тех областях, где требуется быстрая и безошибочная обработка данных. И здесь мы поддерживаем компании, которые рискуют внедрять у себя ИИ, поскольку это очень сложный процесс. Крупные компании действуют осмотрительно. Внедрение и управление производством с помощью искусственного интеллекта может повлечь сбои в производственных цепочках и большие убытки. Наша поддержка может минимизировать риски и первоначальные вложения. При этом обязательное условие для ее получения — тиражирование технологии. Я думаю, что число таких программ цифровизации производства будет расти.

— Подходы технологических предпринимателей к реализации проектов изменились?

— До санкционных событий они во многом вынужденно подстраивались под ландшафт технологий, которые импортировались в страну, заполняли мелкие лакуны, ниши, которые были плохо покрыты крупными разработчиками. Они лишь прикручивали «колокольчики», то есть дополнительный функционал к чужим решениям. Когда возникли санкционные ограничения, с софтом было очень непросто, потому что те самые «колокольчики» работали, а само ядро управления оказалось под риском вмешательства недружественных производителей. Нашим разработчикам пришлось очень быстро перестраиваться. И здесь оперативно сработало правительство и сами технологические предприниматели. Во-первых, они увидели окно возможностей для себя. Получили большие объемы господдержки. Наиболее успешные стали приобретать мелкие компании, чтобы расширить компетенции. Они стали играть другую роль для государственного аппарата: раньше они были на окраине, обивали пороги, объясняя, что лоббистские усилия крупных международных компаний ограничивают рост российских производителей. И вдруг ситуация резко поменялась в их пользу.

— Да, но при этом дискуссии в рамках того же форума «Открытые инновации» показывают, что все еще существуют проблемы синхронизации позиций власти и ИТ-компаний. Что мешает?

— Это вопрос времени, синхронизация произойдет органически. Объемы интеграции по разным сквозным технологиям разные. По тому же искусственному интеллекту большой объем работы, полезной для всех, делает, например, СБЕР. Цифровые технологии довольно открытые, а синхронизация задач зависит от ведомств и скорости их реакции. В конечном итоге все понимают: развитие новых технологий без коллаборации и совместных усилий невозможно. Участники процесса начинают лучше координироваться, потому что те соглашения по сквозным технологиям, которые заключили с государством крупнейшие российские корпорации, требуют все большей интеграции с разработчиками, иначе задачу просто не решить, поэтому корпораты будут активно вкладываться в сквозные технологии.

— Что делает Фонд «Сколково», чтобы ускорить синхронизацию производителей и заказчиков технологий?

— «Сколково» является самым широким пайп-лайном (матрица разработки продукта и организации работы, — прим. ред.), источником проектов ранних стадий. Когда в 2010 году Фонд создавался, предполагалось, что мы будем работать с тысячей стартапов. План был, что фонд соберет 1000 стартапов в качестве участников проекта. Сейчас мы одновременно работаем с более чем 4000 стартапов-резидентов. Это те компании, которые уже прошли экспертизу, получили подтверждение как научной гипотезы, так и потенциальной востребованности технологии на рынке. Экспертиза делается внешними экспертами, не являющимися сотрудниками Фонда «Сколково», она независима, и требования весьма строги. Только треть заявителей преодолевает этот барьер. Ежегодно экспертиза проходит по нескольким тысячам проектов. Благодаря выстроенной структуре сегодня «Сколково» выполняет функцию экспертной системы для массы корпоративных решений и систем господдержки. Что умеет государство: планировать и финансировать. Когда надо принять решение, насколько предлагаемый проект укладывается в план, насколько велика вероятность его успеха перед тем, как выделить средства из бюджета, требуется третье, независимое мнение. Мы его предоставляем с помощью более чем тысячи ученых, способных сделать экспертизу по многим узким направлениям. При этом мы смотрим на проект под научным углом, и это сложная компетенция. Еще до того, как деньги будут выделены, мы делаем фактическую сборку проекта — смотрим на продукт и требования к нему со стороны потенциального заказчика, привлекаем менторов, которые советуют, как изменить продукт под конкретную задачу. Мы предоставляем финансирование, четко понимая, на что деньги будут потрачены, какие выгоды получит стартап, государство — и это сложная ручная сборка. После оценки проекта мы предоставляем финансирование и следим за его целевым использованием, снижая тем самым риски для самой компании, чтобы она не получила потом претензию, что потратила деньги не на то.

— Ваши заказчики — корпораты и государство. В связи с этой вводной как логика вашей работы с проектом отличается от классического венчурного фонда, где главная цель — заработать на стартапе?    

— Мы не коммерческая организация. Мы привлекаем для стартапов средства поддержки со стороны государства, инвестиции и пожертвования частных компаний и физических лиц. И хотя у Фонда нет долей в стартапах-резидентах, но тем не менее при оценке нашей деятельности их коммерческие успехи — ключевой фактор, поэтому мы смотрим, как быстро растет выручка, сколько частных инвестиций привлекает стартап, сколько патентов он регистрирует. С другой стороны, мы понимаем, что, помимо микроэкономического эффекта, есть макроуровень, поэтому мы оцениваем, какое количество стартапов необходимо в перспективных областях. Мы фокусируем свои усилия вокруг определенных технологических приоритетов, они равнозначны между собой.

На «галимое» импортозамещение спрос снижается, он еще здесь, и мы с ним работаем, но мы понимаем, что надо смотреть на более перспективные технологии, — мы должны опережать время на три – пять лет. При этом мы работаем в рамках ограниченного ресурса, и нам необходимо  концентрировать его вокруг того, что потенциально будет играть ключевую роль в формировании безопасности страны, быстром росте ее экономики.

— Какие технологии нужны России в ближайшей перспективе?

— Мы не можем покрыть все, поэтому выделяем по несколько ключевых направлений, например, сейчас мы фиксируем высокий спрос на медицинские системы реабилитации, фармацевтика очень важна. Крайне важны технологии «о живом» — медицина и АПК. Далее — материалоемкие технологии, которые связаны непосредственно с множеством ключевых отраслей промышленности. Вопросы безопасности страны очевидным образом связаны с химическим производством, его надо поднимать по многим направлениям. Кроме того, по-прежнему востребованными, крайне актуальными будут технологии для цифровизации, и по этим трем направлениям нам надо растить много стартапов.

— Токсичность бюджетных денег все еще существует для бизнеса как фактор риска?  

— Основной хайп, связанный с токсичностью господдержки, провоцировали ИТ-компании, которые сами по себе очень мобильны, — им не нужна дистрибьютерская сеть, не надо перевозить продукт. Между тем лично я всегда скептически относился к некой «токсичности» госинвестиций. Структура российской экономики всегда имела высокую долю госучастия в системных отраслях. Стартапы, ориентированные на них, так или иначе понимали, что заказчик у них все равно государство, если их это беспокоит, не надо идти в эту нишу. Кроме того, существует большая доля проектов, которые просто не смогут существовать без господдержки, — это ниши с очень длинным циклом и высокими рисками, например, медицина, новые материалы. Я считаю «наивным заблуждением» предположение, что хоть в какой-то стране отсутствует влияние государства на ключевые для него сквозные технологии.

— Столь мощное влияние и участие государства в технологических сегментах это скорее положительное или отрицательное явление?

— Не стоит сбрасывать со счетов, что мы существуем в рамках мобилизационной экономики, это означает, что финансовые потоки пополняются и жестко контролируются государством. Оно провело большую работу: с помощью экспертных советов выявило наиболее «узкие» места и в первую очередь сделало вливания именно туда. Скажем, импортозамещение цифровых решений проходит при серьезной финансовой поддержке государства. В этом есть плюсы: например, в РФ, несмотря на санкционные ограничения, продолжает работать банковская система, промышленность, транспорт. Еще один заметный положительный эффект — резкий рост компетенций разработчиков и эксплуатантов технологий. Третий эффект отрицательный — жесточайший кадровый голод, эта проблема решается чуть дольше, и Сколково сейчас активно этим занимается.

— Могут ли инвестиции быть «недружественными»?

— Всегда надо смотреть, кто будет владеть IP, чьей будет интеллектуальная собственность, патент, какова его сущность и зоны применения. Есть часть технологий, которые имеют двойное назначение, в этом случае уместно говорить о «недружественности» инвестиций. С другой стороны, есть технологии, важные для страны, но внутреннего рынка для их окупаемости недостаточно, например, какой-нибудь белок, который используется в производстве лекарства, но для пациентов во всем мире достаточно несколько десятков граммов. И здесь нет ничего страшного в том, чтобы привлекать другие страны для развития подобных технологий, объединять компетенции и рынки сбыта.

— Как соблюсти грань между технологическим суверенитетом и рабством?

— Необходимо оставаться в рамках определенного коридора, внутри которого страна должна сохранять за собой интеллектуальную собственность на ключевые технологии, определяющие безопасность страны.  

— Что сегодня самое главное для тех, кто разрабатывает и внедряет технологии?

— Успеть, поскольку окно возможностей будет открыто ограниченное время. Мы существуем в мире жесточайшей конкуренции, и формирование новой сетки геополитических групп союзников приведет к тому, что внутри них все участники будут активно продвигать свои технологии. Необходимо быть готовыми конкурировать на международных рынках. Окно возможностей — это импульс к быстродействию, большой и сложной работе.

Фото — официальный фотобанк Форума «Открытые инновации»