Мирошниченко: Родина-мать — не просто памятник

© Из личного архива Василия Мирошниченко

В преддверии 80-летия Великой Победы «Бизнес-журнал. Центр» отступает от привычного формата, чтобы отдать дань уважения поколению победителей. На обложке этого номера – не бизнесмен и не политик, а настоящий герой, 101-летний ветеран Великой Отечественной войны Василий Мирошниченко. Его жизнь – пример мужества, стойкости и веры в победу. В большом интервью говорим о войне, о том, что помогало не сдаваться и что из фронтовой жизни запомнилось больше всего.

До войны

— Василий Маркович, расскажите о себе. В какой семье вы родились?

— В семье я был седьмым ребенком, предпоследним. Отец до революции инженером работал, а вот после – занялся кузнечным делом. Родился я во времена НЭПа, и, можно сказать, с того НЭПа и живу до сих пор. Детство наше, у того поколения, оно какое было? Голод, холод, безграмотность, лапти да соха. Как Черчилль сказал: «Сталин принял Россию в лаптях с сохой, безграмотную, а оставил великой ядерной державой». Вот этот путь, от лаптей до ядерного оружия, я весь прошел. Начиная с НЭПа и заканчивая великим государством, второй в мире сверхдержавой.

Начало войны: сапёр, отступление, первое ранение

— Как вы встретили войну?

— Война застала меня, когда мне было 17 лет. Родился я на Днепропетровщине, там и прожил до самого призыва. В 1941 году, сразу после объявления войны, меня мобилизовали и направили в сапёрно-строительный батальон. Наша задача заключалась в возведении Ингулецкого укрепрайона — линии обороны в 60 километрах от Кривого Рога, на границе Днепропетровской и Кировоградской областей.

Работали мы под постоянной угрозой. Весь июль занимались минированием и строительством. Наш лагерь разбомбили в конце месяца, а вскоре пришло известие о прорыве фронта под Первомайском. Уже 29 июля Кривой Рог был захвачен, и мы оказались в тылу врага. Пришлось отступать к Кременчугу, бросая по пути имущество и лошадей — шли через поля, чтобы избежать столкновений.

В Кременчуге часть расформировали. Кадровых военных отправили на передовую, а тех, кто не состоял на службе, как я, определили на подвоз снарядов. Мы работали на промежуточном складе между Псёлом и рекой, откуда боеприпасы доставляли на передовую. Однажды к нам подъехал тяжело раненный артиллерист. Его полк остался без ездовых, и меня перевели в 76-миллиметровый артиллерийский полк. Всё время возил снаряды на передовую: грузил, разгружал, возвращался за новой партией.

В августе бои шли уже на левом берегу Днепра. Немцы захватили Днепродзержинск. В сентябре, под Мачухой, посёлком между Полтавой и Кременчугом, наш обоз попал под бомбёжку. Помню, как обрадовался, увидев подкрепление — танки, прибывшие со стороны Харькова. Налёт начался внезапно: ни зениток, ни прикрытия с воздуха у нас не было. Очнулся уже в санитарном обозе. Лошадьми меня дотащили до деревни, оттуда — в госпиталь Богучара, что на границе Ростовской и Воронежской областей.

Там я пролежал почти пять месяцев. Контузия позвоночника, ранение в ногу — врачи говорили, что повезло остаться в живых. После выписки снова попросился на фронт.

Сталинград: морозы и второе кольцо окружения

— Как вы оказались под Сталинградом?

— После выписки из госпиталя меня зачислили в 108-й артиллерийский полк заряжающим 76-миллиметрового орудия. Наше подразделение действовало под Харьковом в районе Изюма. Когда город освободили, мы остановились у железнодорожной станции из-за нехватки снарядов. Армия двинулась дальше, а мы остались ждать подвоза боеприпасов. Связи с тылом не было, и через сутки разведка доложила о приближении немецких танков.

В мае нас перебросили под Сталинград. Перед началом контрнаступления командир зачитал приказ командующего фронтом Ерёменко: «Наступил час расплаты за поруганных отцов и матерей». Утром сапёры проделали проходы через линию обороны, но из-за внезапного тумана артподготовку пришлось отменить. Атака началась по мере рассеивания тумана. В первый день мы продвинулись на 16 км к питомникам, но затем сопротивление усилилось. Ежедневно прорывались на 3–3,5 км. Операцию назвали Котельниковской — её целью было окружение 6-й армии Паулюса.

К 23 ноября Сталинградский и Донской фронты соединились, отрезав немцев. Наша задача была — создать второе кольцо окружения силами 57-й и 51-й армий, чтобы предотвратить прорыв к Паулюсу со стороны Котельниково. Впервые артиллерия шла в атаку вместе с пехотой. Каждый день мы тащили 76-миллиметровые пушки ЗИС-3, преодолевая по 300 метров под огнём. За 8 дней потери достигли половины расчёта.

В начале декабря морозы ударили под -30 градусов. После отхода к реке Мешковой мы ночевали в воронках, едва не замерзая. Позже к нам присоединилась 2-я ударная армия Малиновского. В боях под Котельниково меня контузило, и четыре месяца я провёл в казанском госпитале, размещённом в здании университета. После реабилитации попал в спецкоманду артиллеристов с образованием и был отправлен в Саранск, где учился в эвакуированном Ленинградском артиллерийском училище.

Через полгода, став младшим лейтенантом, был зачислен в взвод в 152-миллиметровую пушечную бригаду в дивизион оптической разведки 2-го Украинского фронта. Мы занимались топографической привязкой, обнаружением вражеских укреплений. Мы тогда сутками сидели в наблюдательных пунктах: изучали передний край, засекали артиллерийские точки, доты, дзоты и так далее. Зимой из-за распутицы снаряды подвозили на волах и телегах. К марту 2-й Украинский фронт вышел к границе СССР в районе Кишинёва.

Одесса, Львов, Польша: путь на запад

— Куда вас направили после Сталинграда?

— В феврале 1944 года нашу бригаду передали в состав 3-го Украинского фронта. Направление было на Одессу — в район Хаджибейского и Куяльницкого лиманов, где находился немецкий укрепрайон, прикрывавший город с севера, со стороны Кировограда. Наша задача заключалась в его разгроме.

К марту-апрелю мы подошли к лиманам. Помню, как стояли по грудь в камышах. Координаты вражеских позиций передавали артиллерии, которая располагалась в семи километрах от укрепрайона. После успешной корректировки огня оборона противника была разрушена. Третий украинский фронт начать наступление с востока. Тогда же освободили населённый пункт Октябрьское, открыв путь к Одессе. За участие в этой операции нашу бригаду удостоили почётного наименования «Одесской».

Летом 1944 года нас перебросили на 1-й Украинский фронт под Львов, на Львовско-Сандомирский плацдарм. До сентября держали оборону на образовавшемся выступе, а затем начали продвижение вглубь Польши. Направление было на Краков и Бельско-Бялу. Однако под Краковом ситуация резко изменилась: в городе вспыхнуло восстание польского сопротивления, а немцы заминировали улицы.

Тогда командование организовало операцию: десантники 3-й танковой армии на броне танков прорвались к восставшим. Нас же перенаправили в обход — через Бжезину, где находился концлагерь Освенцим, но туда мы не попали. Вместо Бельско-Бялы двинулись на Вроцлав и Катовице. К началу 1945 года освободили эти города, а затем вышли к немецкой границе.

13-я армия продолжила наступление на Виттенберг. 3-я и 4-я танковые армии ушли на Берлин, чтобы замкнуть кольцо окружения с юга. Наш путь лежал через Торгау и Ратенау, где мы разгромили южную группировку вермахта. Уже на подступах к Виттенбергу бригаду развернули в сторону Бранденбурга и Потсдама.

Берлин: последние бои и Победа

— Как вы встретили конец войны?

— В апреле 1945 года, примерно 20-21 числа, наши войска выдвинулись к Бранденбургу. С юга наступала наша часть, а с севера действовал 1-й Белорусский фронт. Вместе мы замкнули кольцо окружения вокруг Берлина. Бранденбург удерживали бойцы 1-го Белорусского фронта, а нашу бригаду направили чуть северо-западнее Потсдама — навстречу 12-й армии противника, которая пыталась прорваться к Берлину с запада. Нас срочно перебросили с западного направления, чтобы остановить их.

Мы заняли позиции в дюнах, в 3–5 километрах от Потсдама. Основной удар пришёлся на переправу через Шпрею. Задачу выполнили: 12-я армия была разгромлена, остатки отступили. Нас оставили на месте у Потсдама, километрах в пяти на северной стороне, где к 27 апреля бои окончательно стихли.

До конца апреля мы стояли на позициях без активных действий. 2 мая пришло известие: Берлин капитулировал. Война закончилась. Помню, как бойцы стреляли вверх последние патроны, бросали шапки, обнимались. Победа.

Вскоре узнали, что в Потсдаме готовится конференция трёх держав. Нашу часть включили в оцепление вокруг города. Местных жителей из центра переселили, а территорию заняли советские войска. После нас передислоцировали в Бранденбург. Там мы заняли казармы той же артиллерийской бригады, 155-миллиметровой. Служил я там аж до 1950 года — разбирали завалы, хоронили погибших.

Фронтовой быт: баня раз в полгода и «брикетики с пшеном»

— Что запомнилось из повседневной жизни на фронте?

— В окопах баню заменял снег. Последний раз в октябре 1942 года помылись — машины с цистернами пригнали. Воду грели, одежду в бочку заталкивали, пар пускали. В землянке рубахи сушили у раскалённой бочки — треск, запах гари… А в палатке «баня» была ненадёжной: генератор то работает, то глохнет. Нам давали 15 минут, чтобы успеть вымыться. Не успел — вода кончается. Вытирались старым бельём, мороз на улице под десять градусов. Мылись снегом. Лицо синее, руки обветренные. Зимой гигиена сводилась к минимуму. Один раз за октябрь, ноябрь и декабрь в бане побывали. Остальное время — снег. Питание было скудным: три сухаря на день, брикетики гречневой или пшённой крупы. Хлеб в вещмешке замерзал, как камень. Если удавалось разжечь костёр, растапливали снег, размачивали брикет. Жевали и так — сухим. Иногда привозили горячее. В термосах — гороховая каша, тушёнка. А борщ варили из сушёной свёклы, моркови, лука. Радовались, как празднику.

— Помните, какая была первая мысль в голове, когда узнали, что вот все кончилось?

— Жив. Я остался жив.

После войны

— Можете рассказать, какими были первые годы после войны?

— Всё вокруг было в руинах. Я видел Германию в конце 40-х: Берлин лежал в грудах камней. Люди разбирали завалы, искали тех, кто остался под обломками. Но и у нас, на территории Советского Союза, картина была не лучше. От Бреста до Сталинграда — сплошные разрушения.

— Вы упоминали важность переименования Волгограда в Сталининград. Это связано желание восстановить историческую справедливость и сохранить память?

— Сталинград — святой город. Здесь решалась судьба не только СССР, но и всего мира. Тысячи жизней отдали за каждую улицу, за каждый дом. Сегодня о Сталинграде помнят лишь как о символе. Но разве этого достаточно? «Родина-мать» с мечом в руках — это не просто памятник. Это напоминание: мы обязаны сохранить память о подвиге не только для себя, но и для будущих поколений.

— Что бы вы хотели сказать молодёжи о патриотизме?

— У каждого из нас есть две ценности: мама, подарившая жизнь, и Родина, в которой мы родились. Их нужно беречь. Любить. Уважать. Молодёжь должна быть готова встать на защиту, если потребуется.