«Жили книжные дети…», или наследники офеней

©

«Книжных магазинов 3, при 2-х из них существуют и библиотеки для чтения… третья, так называемая «публичная библиотека», принадлежит статистическому комитету… четвертая — богатая библиотека тульского дворянского клуба... Библиотеки находятся и при каждом казенном учебном заведении. Частных библиотек, заслуживающих внимания по количеству или качеству книг, в городе нет» (В. И. Смидович. Материалы для описания города Тулы: санитарный и экономический очерк. — Тула, 1880).

Теоретиком книжной торговли в России по идее должен считаться человек, всю творческую жизнь проходивший с подносом в руках и знавший всех русских классиков в лицо, а его лучшим другом был Г. И. Успенский. Это «пьяница-мемуарист» Николай Иванович Свешников (1839–1899). Уроженец Углича, какие края он только не прошел со своим товаром, какую отраву не пил, еле выживая в лечебницах, сколько побоев не перенес от кого попало! В итоге оставил воспоминания о сущности и рискованности своей профессии.

Впрочем, не обошли тему инаковости торгового слоя, включая офеней, и тульские литераторы. В книге И. А. Краснопевцева «Очерки города Одоева» (Тула, 1896) приводится перевод с русского на русский посланий торговца к коллеге, понимавшему редкую разновидность арго.

«Ноябряванского сверси часованского 1871 года. Клёвому кубяку! Масовскому прикулывает стемягу, прикли масу на юр убутыри часовански терман керить. Мас на юру калдин, максы не тар на юре, а масовской поклить за сбраном; сбран приклить к массу на юр и кубяк приклишь. Масы у пеструшки стрянем раззукывать. Кубяк! прозукай эту стемагу и масовским на зукай же стемагу; не беряй эту стемагу шихтам, острался мас насоком пракулан спрушенка с стемагой к кубяку Кубяк! прикли же маса не обначь».

(Перевод письма). «Ноября 10 часов 1871 года. Доброму другу! Тебе посылаю письмо. Приходи ко мне домой в четыре часа чай пить. Я дома один нахожусь, матери нет дома, а я пойду за братом; брат придет ко мне домой, и ты придешь. Мы в карты станем играть. Друг! прочти эту бумагу и нам напиши бумагу. Не давай эту бумагу сестрам. Остался я один, послал мальчика с бумагою к тебе. Друг! приходи же, меня не обмани».  

В этом тексте, прежде всего, следует обратить внимание на исключительную для своего времени грамотность автора, который не ошибается в столь специфичной речи и не сбивается на общепринятую лексику.

С легкой руки Н. А. Некрасова, считалось, что рекордсменом продаж являлись некогда разруганные В. Г. Белинским романы «Милорд Георг» и «История мошенника Ваньки Каина» (оба за подписью какого-то Матвея Комарова). Но, к счастью, с конца XIX века в просвещенных домах наметилось преобладание переводной учебной литературы по естествознанию. В Туле ее можно увидеть у многих людей по сей день. Это покупали чаще, чем «Милордов», ибо востребованность учебников не приходится объяснять. В отличие от «нашей с вами современности» учебники стоили дешевле всего остального.

С приходом советского режима несколько тульских книжников пристроились в два основных магазина: «Букинист» на ул. Миллионной (Октябрьской) и позже — в «КоГИЗ» (кооперативно-государственное издательство) на Лентяевке. Ни того, ни другого давно нет, но каждый старожил прекрасно помнит, насколько отличался от других торговых точек тамошний ассортимент.

Но в основном они продолжали подрабатывать индивидуально. Сегодня условия трудовой деятельности кардинально изменились: поставлены крытые палатки, кладовые, да и охрана давно не та. Ведь когда-то от рук этой самозваной охраны трагически погиб блестящий знаток литературы и истории, бывший инженер Александр Михайлович Колыхалов, умерший вследствие зверских побоев 5 сентября 1998 за то, что не успел вовремя поделиться доходом с милицейским постом на знаменитом углу улиц Пирогова и Оборонной. Именно там образовался стихийный «культурно-просветительский центр», пока его не перевели на ул. Колетвинова, где он и прекратил существование. Самозваные торговые точки когда-то действовали на входе в к/т «Родина», в подъезде театра кукол, одна до сих пор цела на рынке «Хопер», но любители чтения нигде уже не собираются. Большинство книжников ушло в мир иной, оставив ценные домашние собрания. В их поколении, действительно, с трудом бы отыскались люди не читающие. Ходили среди них и специфические шутки. Например, в ходе обмена предлагали друг другу «полное собрание сочинений Берии» и «мемуары Че Гевары», верно рассчитав: просвещенный собеседник, прищурившись, примется всерьез размышлять, какой, дескать, фальсификатор мог укрыться за этими прозрачными «псевдонимами». Обычно все кончалось нервным смехом...

В далеких пятидесятых главным книготорговцем послевоенной эпохи мог по праву считаться коренной туляк Дмитрий Андреевич Царев (1889–1967). Обычно он стоял на пл. Александра Невского и удивлял прохожих широким ассортиментом книг, открыток и брошюр. Он дружил с тульским писателем Михаилом Андреевичем Мосоловым, вместе с которым переплетал журнальные и газетные вырезки, аккуратно составляя их в самодельные книги. Мосолов заимствовал опыт у специалистов. В 1920, согласно справочнику «Вся Тула» (1925), две переплетные мастерские работали на ул. Каминского (№ 25 и 46) и две на ул. Коммунаров (№ 18 и 42). Переплетчики всегда хоть немного, но зарабатывали, и это продолжалось примерно до конца 1990-х, покуда отечественная полиграфия во всех ее проявлениях не достигла совершенства. Искусство и коммерческая составляющая переплета, судя по всему, ушла в прошлое. Зато остались элементы профессиональной терминологии, как-то: «жимки҆» (т. е. тиски для книг), «шнурок» (в значении любой соединительной веревки) или глагол «повело», если книга дала досадный изгиб. Книжники и переплетчики понимали друг друга с полуслова.

Но не так обстояло с перекупщиками и распространителями. Среди них находилось немало очень даже просвещенных, начитанных и порой отважных смельчаков, которые могли предложить и опасный самиздат, а иной раз и машинопись, обязательно переплетенную в папку. А когда с началом 1990-х их преследование сошло на нет, их тугие портфели заняли место на официальных прилавках, а приглушенные голоса зазвучали обычным тембром. Эти люди фигурируют в фильме ялтинской киностудии «Светик» (1990), навеянном повестью В. С. Маканина «Старые книги» (1976). Любой продавец антикварной литературы расценивался там как спекулянт. Но спекулянт — это перекупщик, который лихо обходится с начальной стоимостью. А кто мог определить эту стоимость у заведомо непродажного найденного на чердаке антикварного товара? Цены, хватавшиеся «книжными жучками» (как их обычно звали) с потолка, с течением времени образовали собственное пространство со своими правилами, и к спекуляции это никак не могло относиться. Продажа из-под полы существовала и будет существовать, увлекая за собой чересчур прытких и броских на готовенькое сборщиков налогов. Только им нужны эти «спекулянты», не трудящиеся на эфемерное благо страны.

Осенью 1990-го на рынке я был вынужден продавать книги «с пола». Никаких услуг со стороны власти не оказывалось (ни лавок, ни стоек), но было главное: никто никого не трогал. Свободная торговля через 10 лет была убита налогами и поборами, несмотря на то, что предлагаемый товар ранее приобретался на свои средства и много позднее «отдавался в добрые руки» по тем же суммам. Книги приобретали только те, кому они требовались. В каком-то смысле мы составляли конкуренцию и магазинам, и заматерелым «книжным жучкам». Но последних недолюбливали даже потребители их услуг. Если продавцы книжных магазинов могли гениально усыпить покупателя, унеся в мир дневных сновидений прямо у прилавка, то «жучки», наоборот, вели себя по особому, напрягая покупателей быстрым темпом полувнятной речи, низким наклоном бородатой головы, носом, засунутым в мощную тару, и нескрываемым желанием скорей расстаться: постоянный риск и прочие опасности данного занятия, безусловно, относили этих смельчаков к разряду самых настоящих предпринимателей — «любимцев» нашего государства и народа.